И.С. Гохман. Абезь. 1951(?).
В том месте, где железная дорога на Воркуту и Лабытнанги пересекает полярный круг, находится станция Абезь. Там же было расположено инвалидное лаготделение Минлага, одного из особых лагерей, штаб-квартира которого была несколько южнее, на станции Инта.
Про эти лагеря написано более чем достаточно, немало написано и про Инту, и про Абезь, и про их обитателей.
На работу нас никуда не выводили, все носили номера. У меня был Ш299. В свое время я его довез до Москвы, но дома сберечь не удалось. Письма можно было посылать раз в полгода.
Одним из первых летописцев Абези был Анатолий Ванеев. Это был красивый молодой человек, примерно моего возраста. Он знал много стихов и охотно их читал. Особенно любил читать есенинского «Черного человека». Он сблизился с профессором Карсавиным, известным философом совсем не марксистко-ленинского толка, братом еще более известной балерины. Среди «абезиан» были искусствовед Пунин, более знакомый как один из мужей Анны Ахматовой, видный организатор отечественного телевидения Фортушенко.
Много заключенных было «посадки» 1948-1949 годов, с достаточно высоким уровнем образования. Преобладали гуманитарии и медики, поэтому за возможность работать в КВЧ (культурно-воспитательная часть) и медсанчасти шла достаточно жесткая и не всегда интеллигентная конкуренция.
Мне до конца срока счет шел уже на месяцы, поэтому никаких действий по поводу работы я не предпринимал. Занимал себя, в основном, шахматами. Баловался даже игрой вслепую. Был у меня постоянный партнер, Исаак Соломонович Гохман, очень симпатичный и очень интеллигентный москвич с Армянского переулка, на воле – сотрудник ЦНИИчермета. Чтобы не играть спустя рукава, применяли друг к другу суровое наказание: тот, кто проиграет три партии подряд, получает фору – коня. Чтобы вновь играть на равных, надо три партии подряд выиграть. А если еще три проиграть, то фора будет ладья – совсем обидно. После возвращения в Москву мы с ним несколько раз встречались, потом случилось так, что я работал в одном НИИ с его племянником Сашей, а последние годы изредка встречаюсь с его внуком Ильей.
Так прошли долгие месяцы до сентября, когда подошел конец срока. Освобождаться меня повезли в центр Минлага, в Инту. В Инте встретился с Женей Ахутиным. Старшим дневальным соседнего барака был Александр Старостин, один из знаменитых братьев-футболистов, в прошлом капитан футбольных команд московского Спартака, сборных Москвы и СССР. Любопытная встреча у меня произошла с одним иранцем. Это был крупный мужчина лет 40 – 50, ни слова не говоривший по-русски, который был счастлив от возможности объясняться со мной по-французски. По его словам, он был из семьи шаха Реза Пехлеви, не помню, племянник, кузен или дядя. Арестован был нашими войсками, пока они еще стояли в Иране. Как и многие другие, утверждал, что не имеет понятия, за что и почему.
Следует сказать, что и об Абези, и о Воркуте довольно подробно написано не только у Ванеева, но и в весьма своеобразной книге Цви Прейгерзона «Дневник воспоминаний бывшего лагерника (1949 — 1955)». В указателе имен я нашел около десятка знакомых по сидению в Абези и работе на РМЗ-1 в Воркуте.
Когда окончился срок, из лагеря меня не выпустили, а посадили в столыпинский вагон и повезли в столицу Коми АССР город Сыктывкар. Там МВД республики должно было определить место моего вечного поселения. Железной дороги до Сыктывкара тогда еще не было, так что ехать надо было через пересылку в Княжпогосте, а оттуда в воронке, паромом через Вычегду в Сыктывкар.
В МВД Коми АССР мне объявили, что направляют меня куда-то в глушь, в лесные края. Я им усиленно и достаточно громко разъяснял, что одноруких лесорубов и трелевщиков не бывает, и что я не приговорен к смерти, и они обязаны отправить меня туда, где я смогу работать и все-таки как-то жить. Видимо, моя аргументация подействовала (или встретились приличные люди?), несколько дней я просидел в их внутренней тюрьме и в конце концов местом моего вечного поселения был объявлен город Воркута. Я расписался в том, что в случае самовольного выезда с места ссылки меня ожидают 15 (или 25?) лет каторги, после чего меня опять отправили в Княжпогост, опять посадили в столыпинский вагон, и через пару дней я прибыл в Воркуту.