ДЕСЯТЫЙ КЛАСС

Десятый класс. Огонь горит. Держась за спинку стула,

учитель лысый и сутулый о диктатуре говорит.

И если б он еще полслова добавил в свой урок –

В ком искра есть огня святого – за партой усидеть не смог:

За ним пошли бы в омут, петлю, но вот… пустой урок,

а на другой приходит к детям новейший педагог.

Я в кабинете – свет горит. Вопрос. Ответ. Вопрос.

Мне кто-то сутки говорит о нем – идет допрос.

Отречься мне от этих дней – долой Иуды гнусь.

От этих дней, больших огней я век не отрекусь.

У диктатуры вид кровав: зрачки – и те в крови:

• Каких свобод? Каких там прав? Забудь стихи, порви.
  

  И я смотрю в зрачки, в их тьму, а в них я стар и сед,
  

  в них вижу лагерь и тюрьму, но дальше – яркий свет.
  

   

  Десятый класс. Огонь горит. Держась рукой за спинку стула,
  

  учитель лысый и сутулый: – Не бойся! — говорит.
  

   

   

  Елена Соболь.
  

   

Из сборника Зеленая звезда над черным обелиском.

Москва, «Леруша», 1995

Однако все произошло иначе. На очередной урок Павел Артурович, первый раз за два года, не явился. В тот же день или на следующий мы узнали, что 16 марта 1941 года его арестовали. Несмотря на то, что у многих были арестованы родители, близкие люди или знакомые, мы все равно задавали себе дурацкий вопрос: «За что?». И следующий: «По чьему доносу?». Естественно, грешили на его коллег, не питавших к нему жаркой любви. Сразу должен сказать, что эта юношеская нетерпимость и подозрительность были несправедливы. Когда удалось познакомиться с его делом, стало ясно, что показания против него получены только от отдельных «коллег» по предыдущей работе. Даже через десятки лет было очень приятно узнать, что нас учили люди с чистой совестью.

Частичный ответ на наши вопросы дают приводимые ниже выдержки из обзорной справки Главной военной прокуратуры, составленной при реабилитации Павла Артуровича. Фамилий свидетелей полностью не привожу.

Дуковский признан виновным в том, что он, будучи враждебно настроен к существующему в СССР общественно-политическому строю, в период 1938-1940 гг среди своего окружения проводил антисоветскую агитацию и высказывал террористические намерения в отношении одного из руководителей партии и правительства, а также хранил в квартире контрреволюционную литературу и порнографические открытки.

Дуковский на суде признал себя виновным в хранении контрреволюционной литературы и порнографических открыток. В другом обвинении вину не признал.

На суде Дуковского изобличал свидетель К. в том, что Дуковский в личной беседе с ним высказывал антисоветскую клевету по поводу войны с белофиннами и в отношении одного из руководителей партии и правительства.

Дуковский эти показания отрицал.

Свидетель А. давал на суде изобличающие Дуковского показания, но последний эти показания отрицал, никакими другими объективными доказательствами показания А. не подтверждены, так как разговоры между ними проходили наедине.

Допрошенные на суде свидетели С., С., Б., К., Х., Ф., Б., А. показали, что они не слышали со стороны Дуковского антисоветских высказываний и охарактеризовали его с положительной стороны, как хорошего классного руководителя и высокообразованного преподавателя истории.

11 июня 1941 г. Военным трибуналом Московского военного округа Дуковский по ст. 58-10 ч.1, 17-58-8 и 182 ч.1 был приговорен к 8 годам лишения свободы. Он погиб в Унжлаге 4 апреля 1942 г. А я для справки сообщу, что его бывшим ученикам в 1941-1946 гг. пришлось расписаться за 63 года ИТЛ, не считая поражения в правах!

С тех пор, как появился Лубянский камень, пока у меня были силы, я ежегодно 16 марта приходил к нему и приносил цветы в память о Павле Артуровиче.

До выпускных экзаменов оставалось два месяца. У нас появились новые историки – сначала один, потом другой. Может быть, они были хорошими педагогами и прекрасными людьми, но в такой неблагодарной роли им выступать было очень трудно. В школе стало душно, как перед грозой в жаркий день.

Первый разряд наступил, когда Лена Соболь показала мне письмо, подписанное NaOH, где со свойственными ей литературным талантом, остроумием и ехидством она издевалась над теми, кто остался у нас после Павла Артуровича. Это письмо было отпечатано в нескольких экземплярах и ходило по рукам «верных» людей. Люди были верные, так как оно не попало в следственное дело, следовательно, в руки НКГБ. К сожалению, по той же причине оно не сохранилось до наших дней. Однако, с Едким натрием хотелось подискутировать.